Аурий, наследный барон Ривендер, шёл по Алому Бастиону Стратхольма, не замечая взглядов Алых братьев. Он думал о том, как разросся воинственный орден, какое влияние получил. А ведь когда-то под катом 12к+ знаковСтратхольм был городом торговли и ремёсел, ярмарок и праздников. Когда-то давно... до Чумы. Чума перевернула город вверх дном, ввергла в пучину хаоса: неистовый, пламенный Артас железной рукой – тогда ещё не сжимавшей Фростморн – без тени сомнения предал Стратхольм мечу, утопив несчастный город в крови. Артас был беспощаден и безжалостно убивал и больных, и здоровых. Горожане умирали с именем своего принца на устах, моля его о пощаде. Но обезумевший паладин счёл, что раз чума проникла в город, тот обречён. Оставив за собой истекающий алой кровью Стратхольм, Артас отправился в Нортренд. Лордерону он уже не принадлежал...
Странным образом это безумие, наведённое на наследника лордеронского престола извне, перекликалось с идеями, проповедуемыми лидерами Алого Ордена, особенно его радикального крыла - Алого Натиска. Некогда кристально чистые поборники Света, они не просто возвели Свет в абсолют, но и закрепили за собой право решать, кто предан ему, а кто нет. Как и безумный принц, они видели признаки заражения даже там, где их не было и не могло быть. "Странно, - думал Аурий, - как, когда, почему их доблестное рвение обратилось в тотальную ненависть? Ведь Свет должен нести добро... Свет сожжёт тех, кто предал его, но нельзя же видеть предателей во всех подряд"... Ощущая на груди заветный амулет, охранявший психическое здоровье паладина, Аурий шёл по палатам Алого ордена, провожаемый полными ненависти взглядами его братьев и сестёр. Яростные красноглазые гончие рвались с поводков. Дух вражды витал в прекрасных, архитектурно безупречных покоях.
От алых с белым накидок у Ривендера рябило в глазах, а разносившиеся эхом под низкими сводами коридоров визг и сдавленный лай гончих напоминали Аурию о криках погибавших от чумы и меча Артаса горожан Стратхольма. Сам паладин был тогда ещё мальчишкой и учился вдали от дома, так что своими ушами он этого не слышал. Но живо представлял себе, как всё происходило, и страдал от этого. Лучше бы его воображение не было столь живым.
Аурий ускорил шаг, сосредоточился на движении, на скрипе сочленений серебристого доспеха и на успокаивающей тяжести медальона на груди. Лабиринт переходов привёл, наконец, молодого барона в тупик. Слева – кабинет архивариуса, справа – главы Ордена, Датрохана. Прямо – стена, крепкая, как и все стены в этой части города, не тронутой разорением. В близких к разрушенной и осквернённой части Стратхольма помещениях нередко можно было встретить хрупких бродячих скелетов и даже зловещих некромантов (Свет их побери, как они умудрялись выживать в пропитанных духом нетерпимости к Тьме коридорах орденских палат?). А здесь, кроме патрулей в накидках с эмблемой очищающего пламени, никого не было. Только из-за стен едва-едва доносились то лязганье, то бряцание. Собственно, из-за этого лорд Ривендер и отправился ко всемогущему главе Ордена.
- Командор? – негромко спросил Аурий. – Вы не очень заняты?
Стоявший спиной ко входу Датрохан резко обернулся.
- О, Аурий Ривендер, собственной персоной? Входите, входите, мой благородный друг.
От Ривендера не укрылась ирония седовласого командора: в слове "благородный" слышалось "наивный и недалёкий", а слово "друг" было произнесено с нескрываемым сарказмом.
- Командор. Я знаю, вы не очень ладите с Серебряным Рассветом и Серебряным Авангардом, считаете их близорукими идеалистами, - слова давались Аурию с трудом, ведь он и сам принадлежал к Серебряному ордену. Но, когда Датрохан неспешно кивнул, паладин продолжил:
- За стенами города идёт битва. Видимо, в Серебряном Авангарде решили всерьёз заняться очищением Лордерона. Быть может, им удалось договориться с вашими собратьями из Длани Тира? Если только они смогут добраться сюда, Плети не устоять. Послушайте, Сэйдан, ведь это и ваш враг! Ведь вы ненавидите Плеть не меньше, чем мы!
На миг Ривендеру показалось, что лицо Датрохана смазалось, как будто подёрнувшись рябью, но это ощущение сразу же прошло.
- Так вы говорите, битва за стенами? – негромко проговорил командор, обращаясь больше к себе, чем к посетителю.
- Да, милорд Сэйдан. Из моей часовни слышно гораздо лучше – видимо, наступление идёт с той стороны.
- Что ж, пойдёмте, Аурий. Мне интересно будет услышать самому. Может быть, я пойму, что нужно делать.
- Конечно, командор, я буду рад, - согласился Ривендер, и они покинули круглый кабинет.
- Галфорд! - крикнул Датрохан в дверной проём напротив. – Я собираюсь прогуляться с лордом Ривендером. Если что... Ну, вы знаете, что делать. Полагаюсь на вас.
Дождавшись согласного бормотания архивариуса, командор зашагал вслед за Аурием. Встречные братья и сёстры ордена молча отдавали честь своему предводителю. Датрохан кивал, не проронив ни слова. Ближе к выходу из Алого бастиона стали попадаться группы нежити. Бряцающих костями скелетов старый паладин уничтожал презрительным движением руки. Слепящее пламя охватывало их, и от костей оставались лишь кучки пепла. Меча Датрохан так и не обнажил.
Вернувшись в часовню, Аурий прислушался, приложив ухо к стене и прикрыв глаза. Командор через некоторое время заговорил, и голос его выдавал сильное напряжение:
- Я вижу, вы были правы, лорд Ривендер. – Датрохан судорожно перевёл дыхание, и Аурий обернулся, чтобы спросить, что так взволновало командора. Но не успел. На Датрохана было страшно смотреть: глаза полыхали красным огнём, кожа пошла пятнами.
- Ты! – закричал вдруг верховный рыцарь Ордена, и черты лица его исказила ужасная гримаса. Аурий мог бы поклясться, что на сей раз ему не показалось: за лицом старого паладина угадывалась личина какого-то чудовища. – Ты и твой проклятый Свет!
Рыча, Датрохан содрогнулся – полетели на пол обрывки одежды и разодранная алая с белым накидка, и за плечами развернулись сизые крылья, а над головой взметнулись рога. Стуча копытами по каменному полу, огромный демон двинулся к оторопевшему паладину. Дохнув в лицо Аурию огнём и смрадным дымом, он проревел:
- Ты прав, человек. Там идёт бой, и, может быть, твои друзья доберутся сюда. Но будет поздно: раньше, чем это произойдёт, я, натрезим Бальназзар, убью тебя! И никакой Свет тебе не поможет. Даже здесь!
- Баль... наззар?
- Да, это моё имя. Датрохан, этот тупица, мёртв уже много лет. Его оболочка, сколь бы жалкой она ни была, хорошо послужила мне. И послужит ещё. Алый орден подчинён моей воле. То, каким он стал, - моих рук дело! – и Бальназзар рассмеялся, хотя его продолжало трясти – Свет защищал часовню. – А ты... готовься к смерти.
Демон приблизился к паладину ещё на шаг. Аурий отступил, но позади была стена. Мощные, когтистые руки сомкнулись на его шее. Ривендер призвал на помощь Свет, черпая силы в медальоне. Бальназзар взревел от боли, но хватку не ослабил. Мысленно обратившись к именам Утера и Тириона, Аурий собрал последние силы и обрушил их на демона. Тот взревел ещё громче. У паладина потемнело в глазах. Он попытался сделать вдох и отбросить от себя натрезима, и это удалось: демон отлетел в сторону. Но усилие слишком дорого обошлось Ривендеру. Потеряв сознание, он осел на пол.

* * *

Аурий очнулся от нестерпимой боли. С трудом разлепив веки, он заметил две стройные фигуры, покидавшие часовню. Уши выдавали в них эльфов, только Аурий за всю свою жизнь не встречал столь худощавых эльфов, да ещё с такими золотисто-огненными волосами. Их окружала аура Света, но... непонятного и незнакомого, нездешнего. На тихий стон паладина они не обратили никакого внимания.
Аурий попытался подняться, опершись о пол, но чуть снова не потерял сознание. Оглянувшись вокруг, он заметил, наконец, что часовня пылает. Глаза щипало от едкого дыма, а ладони и лицо были обожжены.
В нескольких метрах шевелилась, начиная подниматься, туша Бальназзара. Священный Свет, защищавший часовню от любого проявления зла и порождений Тьмы, рассеялся, и пожар был тому подтверждением. Понимая, что в одиночку с недобитым демоном ему не справиться, Ривендер кое-как встал и побрёл к выходу из часовни, волоча за собой молот. С Алыми братьями ему встречаться совсем не хотелось. Аурий решил выйти на Площадь Старейшин и дожидаться там бойцов Серебряного Авангарда.
Пошатываясь, паладин прошёл под аркой, отделявшей Алый бастион от Площади Старейшин. За его спиной с грохотом опустилась решётка – видимо, пожар повредил подъёмный механизм. Путь назад был отрезан. На площади было довольно тихо, только щёлкали костями несколько скелетов и подвывала парочка изувеченных кадавров. Ривендер машинально поднял молот перед собой и внезапно услышал тихий металлический звук. От резкого движения плечом оборвалась изрядно потрёпанная Бальназзаром цепочка, медальон упал на брусчатку, и цепочка серебристой змейкой соскользнула с нагрудника вслед за ним. Аурий окаменел: это было ужасно, потому что...
Почему именно, Ривендер додумать не успел – мысль исчезла, не успев сформироваться, колени паладина подкосились, и он замертво рухнул на вымощенную камнем площадь, обратив невидящие глаза в тёмное, затянутое клубами дыма небо.

* * *

Утихомиривающий боль холод ласково коснулся обожжённых щёк и ладоней. Медленно, но настойчиво стал проникать дальше – в нос, в горло, вверх по рукам - к локтям и плечам. Ривендер попробовал пошевелиться, и это ему почти удалось.
- Лежи, лежи, - раздался в его сознании мягкий, глубокий голос. – Теперь всё закончилось, Аурий. Ты знаешь, кто я?
- Король-лич, - проговорил, едва шевеля губами, паладин. – Артас.
Почему-то это имя причиняло боль, не физическую – душевную, но Аурий не помнил, почему.
- Ты прав. И я надеюсь, ты присоединишься ко мне.
- Я служу... Свету, - слово было чужим, но казалось Ривендеру очень важным.
- Свет!.. – Артас засмеялся. – Те двое, что позволили твоей часовне сгореть, тоже называют себя паладинами. Ты видел их свет, Аурий? Он чужой. Вы не поймёте друг друга, и ты думаешь, что у вас получится вместе сражаться и вместе прославлять Свет? Какой Свет – твой или их? Свет... смотри, как может сиять Тьма. Смотри!
Не открывая глаз, Ривендер увидел внутренним зрением шлем, из глазниц которого вырывалось синее пламя, а потом – меч, объятый таким же жутким синим свечением. Пламя жгло ледяным огнём, перемалывая и перестраивая душу несчастного паладина.
- Пойдём со мной. У нас общие враги. Ты же хочешь уничтожить Бальназзара, это демонское отродье?
Аурий вспомнил смрадный жар дыхания демона и снова будто ощутил его когтистые лапы на своей шее.
- Да, - прохрипел паладин, - Бальназзара нужно... уничтожить. А потом...
- А потом – посмотрим. Может быть, тебе понравится. Ты будешь... грозой всех демонов Азерота! Я верну тебя к жизни – Артас возвысил голос, - к новой жизни, вечной и наполненной смыслом и служением. Я дам тебе силу – могучую силу. Ни один демон не устоит перед тобой, Аурий Ривендер. Восстань же и служи мне!
Голос Короля-лича громом прокатывался в слабеющем сознании паладина, стирая последние проблески Света. Словно ледяная лавина, обрушилась на Аурия воля Артаса – и погребла под собой, окончательно сломив Ривендера.
- Итак, со мной ли ты, АурийРивендер? – прогрохотал Артас, и в голосе его не было угрозы – только уверенность।
Бывший паладин открыл глаза, и они засветились синим огнём. Его доспех, некогда серебристый, потускнел и тоже приобрёл мертвенно-синий отлив. Новоиспечённый рыцарь смерти встал, поднял молот. На Площади Старейшин воцарилась тишина. Через несколько секунд Ривендер опустил молот и зашагал по улицам всё ещё догоравшего, мёртвого города, провожаемый визгом горгулий, стонами банши, бормотанием некромантов и щёлканьем хелицер арахнидов. У входа на Живодёрню лорду Ривендеру поклонилась ужасная, скособоченная фигура – это Бартилас приветствовал нового правителя Стратхольма.
На Бойне Аурия поджидал отец। Титус Ривендер, на которого сын был теперь похож как две капли воды - вплоть до седины, тронувшей волосы - подвёл скакуна и передал рыцарю смерти поводья.
- Теперь ты правишь здесь, сын мой. Не подведи меня. Исполни волю нашего повелителя, - проскрипел старый барон и исчез.
- Клянусь.
Произнося это слово, Аурий увидел мысленным взором себя, совсем юного, приносящего иную клятву перед статным высоким человеком, чьего имени, светлого и звонкого, вспомнить не смог. Однако через мгновение видение исчезло. А ещё миг спустя изгладилась и сама память о нём.